Штыки, государь, годятся для всего, но вот сидеть на них нельзя

Мы так много всего говорим, но когда нужен прямой взгляд и всего несколько важных слов, — мы поджимаем губы, сглатываем слова и умолкаем. А потом снова говорим всякую околоорбитную ерунду. И после, «про себя», толкаем блестящий монолог в своей голове со всеми нужными словами, взглядами, как в кино, и отвечаем себе нужными фразами и нужными реакциями… Безупречный театр одного одинокого актера.
Рассказ «Не выросшие дети мы…» (1999 г.)

Снаружи шоколадка, а внутри кокос. Поначалу сладко, а потом понос.
Хорош не хорош, а вынь да положь.
Доведет доброта, что пойду стучать в ворота.
Ори не ори, будут пить до зари.
Квартира, машина и хрен в пол-аршина.
Имеет терема, а пригреет тюрьма.
Давай ищи съеденные щи.
Вольный художник — это босой сапожник. Все умеет, ничего не имеет.
Невесты без причинного места.
Залетайте в самолетах «Аэрофлота».
Ей неохота… да и мне неохота. Взяли и завязали.
В плечах аршин, а на плечах кувшин…
… показать весь текст …

Мне кажется, такая любовь дается лишь однажды, и поэтому каждый миг оставил след в моем сердце, и ни одного из них я никогда не забуду.

Слушаю эти стихи о воздухе, дрожащем после отзвонивших колоколов, и думаю, а есть ли о чем говорить? Колокола отзвонили… Может быть, о жизни «за гранью» не говорят именно потому, что за это лишь пустОта, о которой и сказать нечего?
— Полина, у нас нет иной ипостаси, кроме души и тела. Если в теле болезнь, а душа ею измучена, то не может быть и сил.

5.0785. Просветление.
Ты достигнешь просветления, когда сможешь соединить в единое целое все кусочки мозаики своей жизни и не останется ничего лишнего. И когда, всё это соединится в целое, ты увидишь картину удивительной красоты и ясности, и поймешь, зачем всё это было и поймешь, куда идти дальше.

Не беречь красы
И не боятся смерти
Бабочки полет

Только расти можно по-разному, — возражает ему виноторговец. — Например, у кого-то вырастает пара хороших рогов длинной в целую вару. А по мне, так лучше оставаться коротышкой, чем таким способом подрастать.

5.0595.
Говорят, никто не любит проблем, это ложь. Все любят проблемы. Герой радостен. Если обрисуешь проблему и укажешь на роль человека в её решении, он с радостью поможет тебе.

Бог идеже хощет, побеждается естества чин.

Когда он опять посмотрел на Алферова, тот уже крепко спал, навзничь раскинувшись и странно выбросив одну руку.

Так в русских деревнях спят шатуны пьяные. Весь день сонно сверкал зной, проплывали высокие возы, осыпая проселочную дорогу сухими травинками,-- а бродяга буйствовал, приставал к гулявшим дачницам, бил в гулкую грудь, называя себя сынком генеральским, и наконец, шлепнув картузом оземь, ложился поперек дороги, да так и лежал, пока мужик не слезет с воза. Мужик оттаскивал его в сторонку и ехал дальше; и шатун, откинув бледное лицо, лежал, как мертвец, на краю канавы,-- и зеленые громады возов, колыхаясь и благоухая, плыли селом, сквозь пятнистые тени млеющих лип.

Мне тоже известны такие, которые приятней отказывают, чем она даёт…

Юность тревожна, все сложно-страшно, все страшно сложно, все неизведанно-неизвестно, что ждать и как жить. Жить-ждать, жуть-муть будущего, мысли-муки, грусть, как гроздь. Гроздья ожидания свисают и манят, не указывая пути, они, созрев, падают на землю, и все становится ясно, а если их срывают до времени, тогда на черенках сомнения-червоточинки, а стоило ли? Ошибки, сожаления, отчаяние, уже ушедшее, но исполнить задуманное отчаянно надо. Это молодость.
А понимание, что ошибок не бывает и сожаления напрасны, приходит поздно, хотя почему, собственно, поздно? Оно всегда приходит, когда приходит, и больше не уходит, оно тихонько ходит, в тебе неслышно бродит, как бродит вино молодое, расставаясь с тревогой юности, когда гроздья были неспелы.

«В любом государстве найдутся люди, которых можно назвать слепыми фанатиками идеи общественного согласия. Преданные этой идее, они ради нее готовы на все. На преступление тоже, поскольку цель, по их мнению, оправдывает средства и изменяет соотношения и значимости понятий. Они не убивают, нет, они спасают порядок. Они не истязают, не шантажируют — они обеспечивают интересы государства и дерутся за эти интересы. Жизнь единицы, если единица нарушает догму установленного порядка, для таких людей шелонга ломаного не стоит. А того, что общество, которому они служат, состоит именно из единиц, такие люди во внимание не принимают. Такие люди обладают так называемыми широкими взглядами… а широкие взгляды — это вернейший способ не замечать других людей»

Мы жесткие, часто агрессивные, иногда беспощадные, — продолжал Платон. — Все это есть, но больше нам это приписывают. Приписывают люди мелкие, которые всего страшатся, но втихую обворовать и смыться — это пожалуйста. И напоследок нагадить в знак благодарности.

— Мэри, давайте вы!
— Боюсь, — прокричала американка.
Штирлиц хмыкнул.
— Все женщины боятся первого раза, а потом за уши не оттащишь, —

Юлиан Семенов. Экспансия-III (роман)1984 год.

Свернувшись калачиком, думаю, как, оказывается, хрупка человеческая психика. Еще вчера казалось, что вокруг меня заборчик неуязвимости, а только поковырялись в нем профессиональными острыми пальцами, знающими, где найти точечки побольнее, и, нате пожалуйста, сегодня у меня хандра!

— Ты серьезно считаешь, что за три дня можно понять город, страну?
— Конечно, все же сразу понятно. Вообще, все просто, если не считать нюансов. А нюансы — это не для меня. Нет, не потому что я не способен их видеть, а потому что не люблю людей, которые занимаются рефлексиями по поводу нюансов до бесконечности. Я и так все знаю. Я люблю Европу, но ненавижу Евросоюз. Не люблю евреев, но я не антисемит. По убеждениям я демократ, но, в сущности, не люблю людей: в большинстве из них нет ничего хорошего. Можно долго объяснять, как это во мне уживается и почему никто не имеет права меня осуждать. Лишние размышления и нюансы превращают все в дурную бесконечность. А нанизывать слова? Это я делаю только за деньги. Ну все, мне пора, поезд отходит.

Когда короли строят, у возчиков есть работа!

Олеша обратился к барменше:
— У Достоевского написано: «Вошел черт», и я верю. Эти напишут, — он показал на Симонова и собутыльников, — «Вошла официантка», а я не верю